В 1944 году в один день, в одну минуту меня уволили из
ТАСС. Как мне объяснили, по семейным обстоятельствам. Под семейными
обстоятельствами значился арест отца. За что отец был посажен в тюрьму, я
так и не узнала. Никакого суда не было. Никто ничего не объяснял. Лишившись
работы, которую очень любила, я ужасно переживала.
УВОЛЬНЕНИЕ В БУДУЩЕЕ
Однако через неделю благодаря знакомым я устроилась в Наркомат
морского флота. Там я проработала полгода, когда однажды в начале февраля
1945 газа меня вызвал к себе сам нарком. Я была удивлена. «Вам предстоит
отправиться в ответственную командировку, сказал он и продолжил: — Вы
владеете английским, ведь так?» — «Да». — «Хорошо.
Будете работать с англичанами и американцами». Бросив взгляд на мое вопросительное
лицо, улыбнулся: «Пока не скажу, куда вы едете, это вы узнаете сами по ходу
дела». «Когда отъезд?» - спросила я. — «Завтра». Я привстала от неожиданности.
«Ничего, — успокоил нарком, — успеете. У вас есть форменная одежда?» — «Нет».
— «Тогда сделаем так: завтра в девять вы приедете к нашему портному, он вас
оденет. Адрес возьмете у помощника. Хорошо?» — «Хорошо». Нарком пожал мне
руку. Я вышла.
На следующий день отправилась к портному. Меня встретила приятная
женщина. Мы подобрали пиджак и юбку. «Поезжайте прямо в форме. Сидит
превосходно», — сказала она. Затем
она принялась ссыпать мне что-то в карманы, так что они раздулись. — «Что
это?» Я сунула руку и вытащила горсть серебристых пуговиц с изображением
якоря. Запасные. Куда столько? «Берите, берите,
пригодятся, — отвечала она, хитро улыбаясь», —
увидите, они вам понадобятся». Я только плечами пожала. После полудня
был объявлен сбор в наркомате. Мой непосредственный начальник отобрал
несколько человек, они отправились в буфет к наркому и вынесли оттуда
сетки, полные продуктов. После долгого ожидания нашу группу посадили в машины
и повезли. Мы ехали переулками и незнакомыми улицами. Никто не знал, куда.
Видимо, кроме начальника. Но он помалкивал. Наконец, когда уже стемнело,
остановились в глухом месте. Две кирпичные стены, меж ними деревянный
настил. Мы прошли и оказались на платформе. На путях стоял поезд. Кругом
было много людей в штатском и военных. Нас провели в вагон. Долгое ожидание,
вот поезд трогается. Только тут начальник объявил, что мы на Ялтинскую
конференцию, на которой встретятся Сталин, Рузвельт и Черчилль. Мы будем работать
в службе протокола. На два часа позже по этой же дороге поедет Сталин. Купе
было роскошным. Я смотрела в окно. Через каждые сто метров проплывала фигура
солдата в полушубке с винтовкой за спиной.
Утром прибыли в Симферополь. День был солнечный, но лежал снег. Нас
долго держали в вагоне. Потом в сопровождении военных вывели на площадь перед
вокзалом. Вдруг откуда-то выехала открытая легковая машина. На заднем
сиденье сидел Сталин. Автомобиль двигался медленно и прошел очень близко. Мне
показалось, что лицо у Сталина очень большое и что он смотрел прямо на меня.
Улыбнулся, помахал рукой. Перехватило дух.
Нас расселили в санатории в отдельных домиках, крашенных голубым. Мы
жили втроем, я и еще две девушки. В большой комнате стоял рояль. Показали
столовую, где мы должны были обедать. Там было два зала: для рядовых и
офицеров. Нас определили к рядовому составу. Однако уже через день офицеры
перетащили девушек к себе.
На следующее утро поехали встречать Черчилля. Неизвестный полевой
аэродром. На краю большая армейская палатка. В ней столы с закусками.
Самолет коснулся дорожки, остановился. Подогнали трап. Черчилль вышел
со своей дочерью, одетой в военную форму. Кажется, она была в чине капитана.
На Черчилле было расстегнутое пальто с меховым воротником. В руке трость. Он
спустился. Я представила ему группу протокола и работников аэродрома. Его
встречал Молотов, но он почему-то не вышел на поле, а находился в здании.
Черчилль отклонил предложение «угоститься» в палатке и сразу проследовал
внутрь, где и был встречен наркомом иностранных дел. Там работал другой
переводчик, моя миссия была закончена. С премьер-министром Великобритании
прибыла большая свита военных и гражданских советников. Мы разместили их в
том же санатории, в других домиках, Большинство британцев обедало в
офицерской столовой. Я обеспечивала переговоры различных технических групп. В
частности, обсуждались вопросы раздела германского морского флота после
окончания воины.
Однажды я оставила свой пиджак на спинке стула. Когда вернулась, не
нашла ни одной пуговицы. Потом англичане и американцы с веселым смехом
срезали пуговицы прямо на мне — на память. Вот
в чем дело, вспомнила я улыбку портного, надо же. Откуда она знала?!
Я же и провожала Черчилля. На этот раз он зашел в палатку. Вышел, зажег было сигару. Увидел, что перед ним выстроен почетный
караул. Выпустил облако синего дыма и швырнул сигару наземь. Она подкатилась
к моим ногам. Было желание взять. Но я не решилась.
Черчилль шел вдоль караула, подолгу всматривался в каждое лицо, так
что у меня возникло чувство неловкости. На трапе обернулся, махнул рукой и
улетел.
Эти несколько дней врезались в память до мельчайших деталей.
Вспоминала, как я переживала уход из ТАСС, как терзала мысль о несправедливости,
как я думала, что все кончено и ничего хорошего уже не случится. На самом
деле будущее занервничало, что я заработалась в ТАСС, и выдернуло меня оттуда
силой, чтобы я смогла увидегь мир.
На рис. 3—4 л. судьбы (синий) притягивается к линии жизни (зеленый) и останавливается прямугольной фигурой. Арест отца помешал карьере. Однако помешал временно: выше слева мы видим начало новой линии судьбы (рис. 3—4, желтый). То, что линия отклонена к краю ладони, по стандартному описанию выражает работу, связанную с путешествиями. Действительно, в дальнейшем обладатель знака почти год провел в послевоенной Европе, в Германии, Англии, Норвегии. Владимир Финогеев
|